Оказаться сейчас на острове. Запах сосен. Солнце. Иван-чай цветет. А я сижу и строгаю палочку. Целый час уже строгаю, и не надоедает. И спешить некуда.
Гуляла в Москве по маленькому ботаническому саду на Пр. Мира. Называется, кажется, "Аптекарский огород".
Там сейчас тюльпаны и нарциссы, гиацинты, рябчики, рододендроны цветут.
Там совершенно неземная черемуха - огромная, вся белая. Пахнет на весь парк.
Там не полют сорняки, потому что они создают условия для роста некоторых луковичных, потому что они смотрятся - живописно.
Та есть куча хвороста, специально созданная, чтобы в ней жили насекомые.
Меня очень позабавили поясняющие таблички, в которых написано, почему не пропалывают сорняки, не белят стволы, не рыхлят землю, не убирают кучу хвороста.
Мне показалось, что в этом парке постоянно находятся, незаметные среди гуляющих, те, кто знает каждую травинку, соринку и кустик.
Через две недели там распустятся древовидные пионы.
У меня есть два брата - родной Леха - он мелкий, и другой - брат моего мужа, Серега. Серёга - военный. Сегодня участвовал в параде на Красной площади, его показывали по телевизору целых шесть секунд. А мы кричали: "Серый! Вон Серый!"
И такая гордость, что он там, среди таких же красивых, молодых ребят - солдатиков, морячков.
Раньше казалось, что парады и демонстрации отдают навязчивым пафосом. Теперь - гордость. Честь и почет.
Я не знаю, что такое война - только по отголоскам, книгам, фильмам, рассказам.
Однако того, что я знаю, мне достаточно, чтобы понять одно: если бы я случайно попала в то, военное время, мне было бы наверное так страшно, что я бы удрала куда-нибудь за Урал, в Сибирь - лишь бы подальше. Я не знаю, хватило бы мне смелости остаться.
Не знаю, можно ли, когда тебе двадцать лет, пренебречь своей единственной жизнью, своей личной смертью.
Благодарность, восхищение, гордость - это самое малое, что я могу испытывать к тем, кто в той войне участвовал и победил.
И всегда помнить. И деткам рассказывать.
И всегда понимать, что такое фашизм. И не испытывать никаких иллюзий. И никому не позволять этой идеей увлекаться.
Мне вот всё не верится, что людям не надо всё объяснять. Мне всё кажется, что без моих слов они ничего не поймут. Что без меня никто ни в чём не разберется. Глупая. Люди ж не без сердца! Достаточно поступков. Или молчания.
Или рассказ о том, какой я на самом деле байдарочник.
В будущие выходные состоится соревнование-ралли байдарочников на р. Клязьма.
Я не плыву - у меня встреча с сокурсниками. Вроде как 5 лет выпуска. Да и в такую погоду плыть - удовольствие то ещё.
А вот Олег плывет.
А лет шесть назад мы с ним поплыли нашу первую Клязьму.
Вода стояла высокая, течение было быстрое. А что это значит? Значит, нужна сноровка в преодолении препятствий, т.к. Клязьма в наших местах узкая, извилистая, перегорожена завалами, мостами и буреломом.
В первые полчаса пропороли дыру в шкуре - сантиметров тридцать. В такую как бы не вывалиться! Шились, потеряли час. О рекордах уже не могло быть и речи.
Ладно, плыли - как могли, но в итоге уже метров за двести до финиша не пролезли под бревном, нависшим над водой, и совершили классический оверкиль.
Бр, гадко и страшно оказаться в такой холодной и быстрой реке. Вывалившись из лодки, я ухватилась за затопленные кусты, как-то подтянулась, влезла на них - теперь по крайней мере меня не сносило. А Олежок уплыл дальше по течению, держась за перевернутую байду. Меня потом снял Елиферов - плыл за нами, последний, кажется, из участников ралли. Напоили быстро водкой. Дали какие-то рейтузы, свитер теплый.
И вскоре примчался Олег по берегу. Он тоже выбрался на какие-то кусты, чуть не утоп, зацепившись веревками от спасжилета за подводные коряги, а лодка упорно поплыла дальше к финишу, до которого, впрочем, ей так и не удалось добраться. Затонула метрах в десяти.
Я вот после этой ерундовой в общем истории боюсь плавать на байдарке. Тогда меня трясло от одной только мысли о том, чтобы сесть в лодку. Сейчас попроще, но только никаких порогов!
А ещё я всегда буду помнить глаза Олежка, от меня уплывающего, исчезающего за поворотом.